Ну, не люблю я, когда наваливаются на человека. Хоть бы он сам дал повод. А уж, как прочел статью профессора института журналистики Константина Ковалева-Случевского «Сказ про Ивана из Билайна», так, по правде сказать, с трудом удержался от неподобающих священнику комментариев.

«За такими безбрадыми человекотипами умудренные старцы следили столетиями… Ибо таковые типы многое могут спровоцировать…»

Статья поражает какой-то мелкой оглупляющей злобностью. Отцу Иоанну приписывается невесть что. В том числе и попытка изобразить страдальца:

«Церковь, оказывается, его как бы „не поняла“, – пишет автор. – От голода помирает, семью кормить нечем (этот образ – удачный, тут россияне мимо не пройдут!). Священник, да еще и голодающий! Сильно! Круто! Так дайте же ему стадион на прокорм, если ему весьма доходного церковного прихода напротив Кремля (!), где он служил – не хватило!»

Когда это о. Иоанн хоть словом обмолвился, хоть ноткой дрожащей в голосе всхлипнул по поводу «непонимающей Церкви»? Когда это он пытался вызвать жалость к себе, как к голодающему многодетному священнику у «россиян», которые «мимо не пройдут»?!..

Да все же с точностью до наоборот было: именно потому он и вынужден был зарабатывать мирским путем, что гнушался «грамотно вести себя» с паствой! А без этого «православного менеджмента», хоть московский приход, хоть деревенский – шестерых детей на ноги не поднять. Его же принцип общения: вникание в скорби и радости каждого, кто к нему обращается, звонок в три часа ночи от «родственной во Христе» души, как, пусть не постоянная, но все же норма – все это и подобное, не позволяет кормиться толком ни в каком «хлебном» месте.

И, конечно же, не скрою, автор меня как приходского попа задел этим за живое. В московских храмах я не служил, по требам в Белокаменной не ездил, но что такое служить впроголодь, знаю. А вот автор, думаю, и не представляет, каково в мороз подходить с кадилом к могилке и, с отвращением ловить себя на том, что глаза непроизвольно рыскают по разложенной на ней поминальной снеди, прилипая то к одному бутерброду, то к другому, а в мыслях проносятся вопросы типа: хоть они-то догадаются не заворачивать в один пакет бутерброд с килькой и кусок яблочного пирога? И так тошно от этого, ведь не ради мзды ты служишь, а голодные глаза рыщут, как у маньяка… А дома дети.

Открыто презирающий моего собрата маэстро от журналистики никогда не узнает, как это тяжко: желать служения Христу и Его Церкви, выкладываться в этом и видеть, как от твоего всецелого посвящения делу страдают твои же дети. Никогда он не узнает, каково это для пастыря, гнушающегося коммерческим подходом к совершению треб: прикидывать, как бы так деликатно, не вводя человека в соблазн, дать ему понять, что ты «питаешься от жертвенника»… А отец Иоанн ведь не только в Москве, он и в деревне служил.

И никогда автор не узнает (если только сам не станет священником), что такое запрет в священнослужении. Ему не понять, каково это: любить службу и не иметь возможность в ней участвовать в соответствии с саном, не иметь возможности даже самому в одиночку молебен или панихиду послужить. У него и отдаленного представления нет о том, что творится в душе у запрещенного священника и как у него «тихо шифером шурша, едет крыша, не спеша».

А ведь о. Иоанн сам попросился в запрет, чтобы не кривить душой и не давать повода, ищущим повода вводить в соблазн на его счет немощных братьев. Что ему пришлось и приходится в душе переживать в связи с этим, знает только он.

Если его и заносит, это не дает морального права писать издевательские опусы о нем. Стыдно с наслаждением использовать промахи человека, криком души которого на этом шоу было: «…боритесь до последней капли крови за право оставаться порядочным человеком!» Вот она – ключевая фраза.

Теперь, что касается его Д-77.

Я не берусь ее анализировать, потому что с таким же успехом можно анализировать и многие другие его, кстати, намного более удачные, произведения. Это не политическая программа; это гротескное эссе общественно-политического содержания с элементами апокалиптоидной фантастики. Если и есть, что анализировать, так это уже «епархия» литературных критиков, скорее.

Я не хочу оценивать его богословский уровень или знание истории России, хотя и по тому, и по другому имею свою точку зрения.

Не что главное. Отец Иоанн, может, еще не один раз внесет коррективы в свою идею «Как нам обустроить Россию-2». Но что бы он в ней ни модифицировал, главное в его позиции останется, надеюсь, неизменно: его призыв к внутренней честности, к самоуважению через смирение перед Богом (чего, кстати, многие не услышали).

А форма?.. Ох… Думаю, если бы он был действующим священником, вряд ли такую форму счел бы для себя приемлемой. А так… «отцы разные нужны, отцы разные важны». Вот, такой он у нас – настоящий, а как нам, духовенству, да и мирянам этого зачастую не хватает!

И вот, что я подумал, читая его выступление: он типичный философ-киник. Что киники были идейными космополитами, а о. Иоанн грезит «Империумом» – это несущественно: в наше время всеобщей ценностной энтропии они тоже, возможно, стали бы превозносить патриотизм, как способ хоть сколько-нибудь оживить чувство человеческого достоинства.

С киниками его роднит отнюдь не эпатаж, не скоморошество, не столько жесткие, наотмашь бьющие обличения пороков и саркастические порицания целых социальных групп, сколько сам по себе метод и цель. В свое время Диоген Синопский говорил, что «берет пример с учителей пения, которые нарочно поют тоном выше, чтобы ученики поняли, в каком тоне нужно петь им самим» (Диоген Лаэртский). А что касается цели, то лучше всего об этом сказал Эдуард Целлер: «Киники считали своим особым призванием заботу о нравственно беззащитных… сама резкость их выступлений коренится все же в сострадании к несчастью их ближних и в духовной свободе, которой они… умели достигать со спокойным юмором».

Казалось бы, какой еще кинизм в постхристианскую эпоху? Тем более в лице христианина, да еще и пастыря?

Православие знает своеобразный вариант преображенного кинизма – это юродство Христа ради. Но отец Андрей не претендует на юродивого. А киник? – нужен ли киник, уместен ли он в наше время да еще и в христианской среде?

Позволю-ка я себе крамольную мысль высказать: о. Иоанн – феномен, порожденный реалиями жизни нашей церковной среды. Он – живой отклик на ее боль и тоску, на ее бесчувствие и инертность, своекорыстие и равнодушие, малодушие и многие другие пороки, о которых «срамно есть и глаголати» (Еф. 5; 12). Удивляться не стоит, если формы этого отклика не ласкают наш взор и не приводят в умиление. Отклик-то не на соловьиную трель. Нужно ли это нам – грешникам? Как «от них же первый есмь аз» скажу: нужно. Если соблюдать осторожность.

Чувствует ли о. Иоанн эту необходимость соблюдать осторожность, сознает ли свою ответственность за слова, вдохновенно брошенные в толпу «учителей»?.. Иногда, по ходу знакомства с Д-77, возникает такое чувство, что не вполне. Сумеет ли он вырулить? Надеюсь, что да.

Это решение – не совсем неожиданное. Да, с моей стороны это – чистой воды безумие и большой, гигантский риск, потому что только ленивый в меня сейчас не плюнет. Но мы, церковные люди, так долго мечтали о возможности сделать шаг навстречу империи, что не использовать случайно приобретенную славу и случайно приобретенную возможность говорить было бы глупо.

Это – как прорыв с гранатой. Я – убежденный монархист. И попытался затеять возможность разговора, спровоцировать общественное обсуждение.

Иван Охлобыстин

В своем философском концепте я базируюсь на словах святых, на словах философов, например, Ильина, на том, что  мы проходим в семинариях.

Просто сейчас это – в нужное время – в нужном месте. Я попытался. Помните, в фильме «Полет над гнездом кукушки» герой попытался вырвать ванну? У него не получилось, но он – попробовал.

Не простит Госдума, которую, я считаю, нужно срочно упразднять и пустить ресурс на возрождение вооруженных сил, не простят власти предержащие. Потому что живой опасностью оказались, как ни странно, – не националисты: я не призываю к крови, а призываю – к обсуждению.

Ведь если сейчас, накануне этих выборов, будет спровоцировано (а оно будет спровоцировано) волнение по самому горячему вопросу – национальному, в Москве его моментально задавят. Но сначала это пройдет волной по России, и только потом тоже будет задавлено. И мы еще на столетия отойдем от начала разговора о возможности восстановления монархии.

Повторяю, я – убежденный монархист и сделал то, что должен был сделать верующий человек. Я знаю, что беру на себя слишком много, но я не уверен, что на моем месте появится еще один человек.

Святая Церковь – это мой дом. Если мне сейчас, решением Синода, скажут: «Снимай немедленно кандидатуру», я преклоню голову, и власть еще раз убедится в силе влияния Церкви на всех, включая таких безумцев, как я.

Я думаю так же, как любой верующий человек.

Мне кажется, что сейчас не решать этот вопрос – предательство. Потому что начиная от моего учителя Иоанна Ладожского, заканчивая ныне действующими авторитетами в Церкви, все придерживаются одного мнения: единственный органичный способ правления и сохранения русской нации – это отнюдь не поножовщина, а попытка восстановить гармоничную систему государственного устройства – монархию.

Как связано президентство и монархия? Напрямую. Вы думаете, меня пустят? Нет. Я не думаю. Даже если проголосуют 110%, – либо шлепнут, либо подбросят чего-нибудь такое, что я буду самый виноватый человек на свете. Но все уже сделано. Я уже запустил эту бомбу и она будет взрываться. Мне все равно, буду ли это я, будет ли кто другой… Давайте предположим самое неожиданное, что все получилось, и тогда я приложу все усилия к созданию обсуждения, некого фона для обсуждения и института с привлечением настоящих специалистов в этой области.

«В ходе долгих размышлений мы пришли к убеждению, что я буду баллотироваться в президенты Российской Федерации», — сказал Охлобыстин. «Это правда, это абсолютно серьезно», — добавил он.

В качестве своей платформы актер, как бывший священник, хочет предложить не столько программу по решению бытовых забот, сколько некий философско-идеологический концепт. Он рассчитывает на поддержку, или хотя бы молчаливое одобрение РПЦ, так как этот концепт — то, к чему церковь шла годами, то, что сможет объединить людей как нацию.

«Чтобы я мог приступить к процессу серьезно, мне нужно хотя бы молчаливое одобрение церкви. Но, с другой стороны, если это не произойдет, это будет странно, так как церковь десятилетиями шла к тому концепту, который я хочу предложить», — сказал он.

О вопросах финансирования своей программы актер сказал так:

«Я не знаю. Мне кажется, когда предлагается что-то интересное, это должно по воле Божией решаться государством», — сказал он.

Помимо того, Охлобыстин высказался за увеличение президентского срока до 14 лет.
«Только за это время даже не самый высокоморальный человек насытится, и вынужден будет хоть чуть-чуть подумать», — считает кандидат.

В свою очередь протоиерей Всеволод Чаплин, представитель Синодального отдела по взаимоотношениям церкви и общества заявил, что никакой священнослужитель не может баллотироваться в президенты: «Есть однозначный запрет на выдвижение духовенством своих кандидатур на выборах в органы представительной власти. Считаю, что он распространяется и на выборы в президенты. Даже на выборах царя шут баллотироваться может, а вот священник, наверное, нет», — отметил он.

Охлобыстин остается священником, несмотря на запрет в служении, мало того, по мнению протоирея, для Охлобыстина приоритетной задачей должно стать возвращение в лоно церкви: «Тем более, если он запрещен в священнослужении, должен в первую очередь думать о том, чтобы восстановить свою роль в Церкви как пастыря, а не о политической карьере».

Запрет на священнослужения не значит, что бывший священник имеет право пренебрегать решениями Священного Синода, утверждает Всеволод Чаплин.